Черный лебедь

Рецензия:

Грань между ремеслом и одухотворенностью

«Единственный, кто стоит у тебя на пути — это ты сама!»

Почти два года назад, а именно, в марте 2009 года, на стол Даррена Аронофски легла рукопись. Подпись — Марк Хейман. Это был первый оформленный вариант сценария «Черного лебедя», идея которого вынашивалась режиссером уже около десяти лет. К чему все это? На днях посмотрел, наконец, страстно ожидаемую мною картину, затем посчастливилось, иначе не скажешь, ознакомиться с легшим в ее основу текстом, чтобы потом еще раз пересмотреть (что не в моих привычках) фильм… К этому еще вернусь.

Художественный шок, переворот сознания — это самое малое, что я могу сказать о своих впечатлениях. Первые же кадры не то чтобы приковывают к экрану — они гипнотизируют, вызывая дрожь, заставляя сердце беспокойно биться, и это в самом буквальном смысле, без капли пафоса или сопливой сентиментальности. Не помню, когда еще я так цепенел от ужаса… Сцена за сценой, без передышки. Это самый настоящий психологический триллер — на наших глазах разворачивается человеческая драма о сильнейших внутренних переживаниях, а не бессмысленная серия перестрелок и однообразных погонь, о которой-то даже не повернется язык сказать, что она «разворачивается».

Я часто думаю над тем, где проходит та тонкая грань между ремеслом и одухотворенностью, между мастерством и гениальностью. И мне представился очередной повод приблизиться к пониманию этого. Надо лишь сравнить первую версию сценария и то, во что это превратил Аронофски. Предыстория почти теплых отношений Нины и Бет была опущена, точнее, изменен характер самих отношений — они стали более отрывистыми, редкими, не близкими, и Бет в итоге осталась загадкой, символом чего-то страшного и рокового. Со своей ролью блестяще справилась Вайнона Райдер.

Вместо этой, художественно неубедительной линии, усилено значение матери Нины, Эрики (Барбара Херши) — помешанной на строгости и порядке женщины, когда-то отказавшейся ради дочери от собственной карьеры. Еще один штрих, делающий коллизию более рельефной. А все наше внимание в итоге приковано к героине Натали Портман, юной, талантливой и амбициозной балерине. Актриса попросту перевоплотилась в Нину, она вжилась в этот сложнейший образ, и дело не только в том, что она сбросила 12 кг и интенсивно занималась балетом (самые сложные элементы все равно выполнены дублерами). Вглядитесь в ее глаза — в них и сила, и покорность, и ужас, и страсть! В них — борьба с самой собой, предельное напряжение, страх, ускользающее сознание… Это, по-моему, одна из самых сильных и правдивых ролей у Портман и серьезная заявка на Оскар.

Тут надо отдать должное (опять!) режиссеру, который сам накалял атмосферу: он всячески настраивал Портман и Кунис друг против друга во время съемок, так, чтобы это была почти настоящая ненависть; он настоял на том, чтобы сцену у физиотерапевта сняли во время реального визита Портман к врачу после реальной травмы на съемочной площадке… Это детали.

В фильме не оказалось места для пошлости и однозначности, а сценарий Хеймана имел в виду со всей определенностью и конкретностью то, что могло быть между Ниной и балетмейстером Тома (Венсан Кассель). И это стало бы ошибкой, поставив жирную точку на интриге. Потому что секс на экране — там, где он предполагается, — приторная и дешевая уловка, призванная удовлетворить разве что попкорновые инстинкты толпы. Режиссер от этого отказывается… Это детали.

Музыку Клинта Мэнселла к «Черному лебедю» я переслушал бесчисленное множество раз, еще задолго до просмотра. Она превратила обычное ожидание нового фильма в вожделение. Если кому-то кажется, что так легко сделать «адаптацию» музыки Чайковского — то он заблуждается. Мало того, что это переписанная заново партитура, это тонкая работа с мотивами и внедрение новых мелодий и гармоний. При всем уважении к Мэнселлу, зная его стиль, я был уверен, что проделать эту операцию с Чайковским ему не удастся, я ожидал опошления чистой и вдохновенной музыки.

Но я был неправ. Оригинал взяли в руки бережно и тонко, как при священнодействии. Саундтрек, может быть, даже в большей степени, чем актерская игра, рисует атмосферу трепетного страха, жесткой борьбы, соблазна и апофеоза страсти. Рисует тот «единственный способ разрушить чары и преодолеть боль…» Это детали.

Оператор Мэттью Либатик блестяще сумел передать два важных момента: это двойственность, как сюжетно-концептуальная основа фильма, или ее символ — зеркало; и это сумасшествие танца, в ритме которого, так же невообразимо, кружится камера. Надо ли говорить, что и хореография, выполненная Бенжаменом Мильпье, выдающимся хореографом Нью-Йоркского театра балета и, кстати, исполнителем роли партнера Нины в «Лебедином озере» — на высочайшем уровне?

Это тоже детали. Но может, в них та самая грань?